Путешествие через Верхоянский хребет. Перевал на Соболох-Маян.

В гостях у оленеводов.

На подходах к перевалу к намеченной точке стоянки, я вдруг заметила на склоне горы, на противоположном борту долины, россыпь точек. Они двигались. Это было стадо оленей! Значит, оленеводы ещё не ушли из этих мест!

На радостях я рванула прямо к стаду, от которого меня отделяла широкое тундровое пространство, полоса приречных кустов и само русло реки. Пастухи ехали за стадом верхом. Кто на лошади, кто на олене, и стадо перемещалось быстро. Не догнать — думала я. Стадо неотвратимо стекало вниз по долине. Ладно, наверное, встречу где-то их базовую стоянку.

И надо же так сложиться обстоятельствам — их стоянка оказалась совсем недалеко впереди. Как раз в том месте, где я наметила свою стоянку для восхождения. Вот это везение!

И пока я подходила к палаткам, раскинувшимся на открытой тундровой террасе у последней полоски кустарника, как с низа долины сюда же многоголовой лавиной стало подтекать оленье стадо. И вот я снова в окружении перезвона-перестука, характерного шуршания оленьих ног, рогов, в звуках переклички-хорканья стада.

К стоянке подходили, ведя в поводу лошадей, пастухи. Лошади позванивали колокольчиками. И я как будто вливалась в эту атмосферу жизни и быта местных жителей.

Меня приглашают в палатку. Мы знакомимся — это оленеводческая бригада Романа. Здесь 11 человек. Пастухи, ветеринар, женщины-хозяйки и дети-помощники. Старшие женщины здесь больше по хозяйству.

Зоя — родственница Романа — главная хозяйка стойбища. Она очень радушно встречает меня, потчует, как званого гостя и даже, заметив моё смущение, в следующий раз накладывает мне еду в отдельную тарелку (обычно здесь могут есть из общей большой сковороды). Все говорят на якутском языке, хотя по национальности здесь все смешались — и якуты, и эвены. Но эвенский язык — уже мёртвый язык, по крайней мере, в здешних краях. Даже местный журнал про охоту и рыбалку — «Байанай» — выходит с текстом наполовину на русском, наполовину — на якутском. Со мной, конечно, говорят по-русски. Его все знают.

Зоя- потомственная оленеводка. Здесь испокон веков были угодья её семьи. Её мама кочевала тут ещё на оленях. Позже для кочёвки стали использовать и лошадей. Теперь в бригаде есть ещё и машина Газ-66. Удивляюсь, что она без номеров. Но до посёлка она и не доезжает — нужна для переездов здесь, в тундре. Для перкочёвок используют и оленей. Их дрессируют, выбирают для этих целей только здоровых, выносливых самцов — хоров.

В бригаде работает младшая дочь Зои — Гудьё, в переводе — любимая. Она лихо управляет лошадью, следит за стадом. Исполняет и женские обязанности — моет посуду, например.

Алгысу 11 лет, он пойдёт в пятый класс. Отлично управляет лошадью. Помогает пастухам держать стадо, бегает за водой. На вопрос — какой у тебя любимый предмет, уверенно ответил: «Физкультура!»

Кюнней здесь живёт с бабушкой Леной. Кюнней, в переводе — солнечная, — самая любознательная. Активная. Всё время разговаривает со мной, спрашивает, рассказывает. Русский зык она узнаёт во время просмотра мультиков. Не все её слова мне понятны, но общий язык мы нашли. Кюнней 4 с половиной года и она кочует вместе со всеми по тундре и тайге уже давно, с младенчества, где-то с полугода.

Здесь, рядом с палатками на склоне прокопана ниша и выложена печь — в ней пекут хлеб в формах. Лепёшки — их печь дольше, поэтому в основном делают хлеб. Ещё Лена пекла для меня оладушки. А так на столе — мясо, рис, масло, молоко, хлеб. Меня угощают морсом из местной ягоды — по-эвенски — лоуле. Ягоды похожи на дикий виноград, а вкусом напоминают смородину. Для нового едока тут же выкладывают маленькую деревянную дощечку — на ней удобно резать мясо на кусочки.

Ветеринар Айдын недавно в бригаде, но уже освоил верховую езду на олене. В обязанности ветеринара входит прививать оленей от оводов, лечить разнообразные раны. Да и пасти оленей он тоже помогает.

На стоянке — 4 больших палатки. Они сшиты из брезента, а сверху, для большей надёжности, накрыты ПВХ материалом, от старых рекламных баннеров. Только палатка — баня не накрыта сверху усилением. Во всех палатках — печки и топятся они лиственничными дровами, привезёнными снизу. Здесь, в верховьях — только ивы, на их ветках и готовят на костре. Но могут положить в костёр и лиственничные поленья. Мой газовый баллончик оказывается здесь совсем не нужным.

Антенна для связи — обязательный атрибут стоянки. Связь по рации с соседними бригадами — 4 раза в день.

Есть здесь, конечно, и движок, и вечером он включатся на некоторое время, и все смотрят фильмы на ноутбуке в общей палатке. Для меня даже специально поставили фильм про Амундсена. А раньше, пока не сломался, здесь даже телевизор был! Палатка изнутри освещается лентой со светодиодными лампочками. У каждого своя постель — и шкуры, и одеяла вдоль стены, а женский уголок, на небольшом диване, отделён занавеской.

Здесь в Верхоянье, не такие обширные пастбища для оленей, как, например, на Чукотке. И стадо не перегоняется с места на место слишком часто. На одном месте бригада может стоять больше недели, а стадо несколько раз гоняют вокруг недалеко, возвращая каждый раз обратно. Сейчас ещё оленей сильно беспокоит овод, и они не могут нормально кормиться. Только к вечеру, когда становится прохладнее, оленей прогоняют по кругу по окрестным склонам сопок или на водопой. А так они сбитым в кучу плотным стадом стоят тут рядом, трясут головами. Кажется, что они сгоняют с себя летающих насекомых-кровососов. Но не так уж много их здесь сейчас. На самом деле животные пытаются избавиться от подкожных личинок овода-носоглота. Именно они причиняют оленям больше всего беспокойства.

Когда стадо рядом, Зоя раз в день доит прирученных важенок. Молока от каждой — совсем немного, меньше стакана, но если добавлять в чай — на бригаду на день хватает. Чай с молоком — это традиционный напиток здесь, в Якутии. Молоко, однако — настоящие сливки! Жирность оленьего молока, как сказала Зоя, 8 процентов. Но мне показалось, что больше.

Отдохнув денёк, я отправилась на восхождение на гору Дуоммах. Доммак — называют её оленеводы. В переводе означает — «седло шамана». Гора пользует у пастухов недоброй славой. По их словам, никто ещё не смог на неё взойти, хотя и пытались. А прибывшие как-то сюда туристы, специально, для восхождения — тоже не поднялись. А один даже сломал ногу. Поэтому моё легко высказанное заявление, что собираюсь завтра взойти на гору, встречают настороженно.

Над горами висит дымка. Видимость плохая. Но в целом погода хорошая. Понимаю, что ждать улучшения погоды здесь можно неделями. Поэтому ухожу в мглистый туман. До вершины — 12 км. Наметила путь подъёма по ручью. Когда смотришь на карту — и не скажешь, что можно ожидать каких-либо трудностей на подходе. Другое дело — ближе к вершине. Там горизонтали идут часто и, наверное, может быть круто. Но я заверила и людей и себя, что на опасный склон не полезу. На вершине, однако, стоит тригапункт, значит — залезали же люди!

Ручей Дуомах у впадения в Тара-Сале — совсем высохший, иду по широкому шлейфу вынесенных им галечников. И только через пару-тройку километров в ручье появляется вода. Надо же! И чем выше, тем воды в русле становится больше. А я непредусмотрительно не взяла сапоги. И сначала даже разуваюсь, чтобы оставить сухими ботинки для восхождения. Ладно, наверное, у развилки, где один из истоков ручья уйдёт в узкий распадок, воды станет меньше.

Ничего подобного! Воды меньше не становилось, мне приходится часто переходить ручей вброд — ущелье стало узким. Меня обступили крутые склоны стискивающих его гор, часто с выходами скал. Что ж делать, приходится приносить в жертву сухие ботинки и штаны. Что я, не рогейнер, что ли? —  успокаиваю себя. — С мокрыми ногами, что ли, не бегала?

Однако броды так часты, что ноги не успевают согреваться в промежутках между ними. Постепенно холодает, высота прибавляется. Стоянка оленеводов расположена на высоте примерно 1100, вершина — на 2 409.

И вот начались снежники, полностью перекрывающие русло и всё ложе ручья от одного борта до другого. Сначала мне даже показалось, что сейчас-то пойдётся легко — дальше будет ровный снег! Однако это был не тот снег, что зимой лежал в ущелье на этом ручье — это были локальные конусы выноса лавин из крутых боковых кулуаров, слой снега тут был очень толстый и спрессованный, плотный. Надо было залезать на эту толщу, а потом спускаться с неё. Всё это напоминало заход на ледник и спуск с него.

Вода пробила под толщей снега проход и местами на снежнике сверху зияют зловещие провалы. Ледяная толща обрывалась круто, и в одном месте, чтобы спуститься, мне даже пришлось ковырять ступени ножом — благо, такая практика мне уже была знакома.

Два таких затора я преодолела, но третий снежник обрывался в русло отвесом. Мне даже страшно было подойти к его краю. Тут по-хорошему нужно было навешивать верёвку. Тоскливо осмотрела окружающие меня склоны — осыпи были слишком круты. Нет, тут не облезешь. Спускаюсь обратно на ручей, заглядываю в ледяную арку — тоннель подо льдом, пробитый ручьём — там водопадик, тоннель сужается, глыбы битого льда лежат под ним — нет, это точно опасный номер соваться под этот свод и ползти под струями воды в узкую щель -колодец.

Всё это ещё усугублялось рёвом воды, мрачностью дымки-тумана, что впереди — не просматривалось. Принимаю решение возвращаться.

Узкое глубокое ущелье не давало широкого угла обзора. Похоже, я даже так и не увидела Гору…

Да, можно было бы задержаться тут ещё на несколько дней, разведать другие пути подхода. Возможно, на вершину проще подняться с одного из гребней. Кто знает… Но сейчас тут не было видимости, и оставаться в этом мрачном царстве как-то не хотелось. С радостью выхожу из теснины на простор широкой долины и дальше, скорее — к ивам, к краскам тундры, к людям.

Вышло так, что как раз на следующий день часть бригады собралась кочевать через перевал до места, где у них была изгородь — её нужно было отремонтировать, прежде чем перегонять туда стадо.

Зоя сообщила мне, что пастухи готовы взять и меня на лошади. Я очень обрадовалась. В душе я мечтала посмотреть, как кочуют оленеводы, хоть немного поучаствовать в процессе. И вообще, прокатиться на лошади.

Три лошади привязали друг за другом — к хвостам и уздечке. Впереди верхом ехал Николай, потом я и за мной — лошадь с моим рюкзаком. Лошади здесь, можно сказать, — полудикие — они не подкованные, корма для них заготавливать не надо, они могут прокормиться сами.

Ещё в нашем караване был Айдын с оленьей упряжкой. А сам ехал верхом на олене. Оленя седлают не как лошадь — седло кладут ближе к шее, на горбу. Удивительно, как быстро перемещаются нарты и по тундровым лужайкам и даже просто по голым камням! Вообще, олени более выносливые и более проходимые, чем лошади. Не со всяким конём можно переплыть через реку, сидя в седле, а на олене — пожалуйста.

На перевале — широком тундровом водоразделе, по традиции мы оставили приношения богам и вскоре спустились в ложе ручья за перевалом. На крутом спуске нарты пришлось страховать сверху на верёвке, притормаживать. А упряжка оленей, которую тянул Николай, напрямую скользила по склону, выбивая шлейф пыли из сползающей вниз с ними груды камней.

Пейзаж резко сменился — тундра, такая радостная, живая сменилась царством камней. Из бокового распадка с отвесными скалами вытекал ручей. Это и было начало Соболох-Маяна, реки, по которой отсюда — 400 км до Лены. Здесь, в верхнем течении, Соболох-Маян называется ещё Собопол.

Ложе реки здесь плоской широкой лентой тянется по долине, и с боков его крутыми склонами стискивают горы, поросшие снизу лиственницами. Вода то появлялась в ручье, то пропадала. Мы шли каменистыми протоками, а иногда заезжали на сохранившиеся, не смытые паводком участки пологого берега. Здесь было очень приятно лавировать среди кустов и деревьев, временами нагибаясь под ветками, а на полянках-лужайках иногда можно было разгоняться рысью.

Как рассказали мне оленеводы, в прошлом году тоже было засушливое лето и двое туристов — немцев, которые прошли на сплав через перевал, через некоторое время даже вернулись назад, потому что воды в реке долго не было. А трое немцев, что были в 2017-м году, начали сплав как раз от места, куда мы пришли чинить изгородь.

Километрах в пятнадцати от перевала, на террасе коренного берега с хорошим лиственничным лесом стояла изба. Лабаз на столбе, запасы дров. Здесь же через всю долину тянулась изгородь, на реке она была разрушена. Воды в протоках почти не было. О сплаве отсюда не могло быть и речи.

Тихий, безветренный вечер, стена гор, закат сквозь дымку. Звон колокольчиков лошадей. Ужин в тёплой избушке — идиллия таёжной жизни.

На следующий день, получив в дорогу драгоценный подарок — целую буханку хлеба (!), я отправилась вниз по реке, искать воду для начала сплава.

Предыдущая часть путешествия Вверх по Тара-Сале

Продолжение рассказа Сплав по реке Соболох-Маян. Начало.

Марина Галкина