"Страху нет." Интервью с Виктором Володиным.

«Горы зовут тех, чья душа им по росту» В.Л. Белиловский.

Наверное, каждому из нас хотя бы раз в жизни хотелось бросить все и уйти в горы. Красивые и загадочные, они подобно волшебному фильтру отсеивают все мрачное и наносное, оставляя только то, что действительно важно. За несколько дней в горах можно узнать о себе больше, чем за всю предыдущую жизнь, но можно ли относиться к ним легкомысленно?..

На мои вопросы о том, как меняют человека горы, и как живется человеку, у которого они навсегда поселились в сердце, согласился ответить Виктор Геннадьевич Володин.

Из воспоминаний Валерия Розова: «Апологетами стиля „лайт“ в альпинизме для меня стали Шейнов, Володин и чуть позже Клёнов».

Виктор Геннадьевич — чемпион Вооружённых Сил, чемпион России, участник экспедиций на Эверест и Лхоцзе Среднюю, тренер, наставник, основатель и бессменный руководитель спортивного клуба имени А.Демченко.

На его счету порядка 50-ти маршрутов — 5Б к.сл. и более 20-ти маршрутов 6-й (высшей) к.сл., среди которых:

— Высотно-технические восхождения: ТГУ, Энгельса, Маркса, Революции, Московской Правды.

 — Высотные: Эверест, Лхоцзе, п. Коммунизма, Корженевской, Ленина.

 — Технические — это: Бодхона, Чапдара, Ягнобская стена, Чатын, Ушба, Шхельда, Джигит, А. Блока, Зиндон, Чимтарга, Свободная Корея, Уриэлию. (Из автобиографии на 55-летие).

— Виктор Геннадьевич, думаю, даже далеким от альпинизма людям ясно, что если Вы, совсем еще не пожилой человек, одних только пятерок и шестерок сходили около 70-ти, (а для того, чтобы дойти до этих категорий нужно было исходить еще в несколько раз больше), то прожитых лет не должно было бы хватить…

Или Вы с рождения начали заниматься альпинизмом?

— Мы просто очень активно занимались горами. Профессионально.

Но если по порядку, то изначально я жил в Таджикистане, куда родители приехали строить Нурекскую ГЭС. Мы, мальчишки 13−14 лет, были предоставлены сами себе — бегали по подвалам, непонятно чем занимались, и хорошим бы все это не закончилось, если бы ребята из нашего двора не записались в секцию альпинизма и скалолазания. Секцию организовал Олег Викторович Капитанов, приехавший на стройку после окончания ЛЭТИ (сейчас это Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет «ЛЭТИ» им. В.И. Ульянова (Ленина)). Я тоже стал туда ходить и втянулся.

Теперь я думаю, что он вытащил нас со дна, которое уже начинало постепенно засасывать. Капитанов постоянно звал ребят после тренировок к себе домой, показывал книги о горах (помню, у него была большая книга «Нанга Парбат»), ну и на тренировках, конечно, гонял жутко. Он и задал нам стержень. У нас был большой хороший двор, мы до сих пор дружим, и, благодаря Кэпу, у всех остались прекрасные воспоминания о том времени.

Мне не было еще 16 лет, когда мы поехали на Альпиниаду в альплагерь Варзоб. Перед этим сходили единичку, сделали значок, и, конечно, очень хотелось в альплагерь, а у меня день рождения только в октябре. Я метался, переживал и по совету Кэпа подделал возраст в метрике, хотя, конечно, очень боялся, что меня отправят домой.

Но, все обошлось, я съездил в лагерь (и даже на две смены), закрыл 3-й разряд, и меня в это дело засосало с головой. С тех пор я так и иду по жизни.

Потом, в Таджикистане жить стало невозможно, все стало разваливаться, и я уехал в Москву. Оттуда, после года учебы, меня призвали в армию, а так как к тому времени я был уже перворазрядником, то тренер 13-го СКА Александр Степанович Демченко откомандировал меня в спортроту.

Фото: mobile.mountain.ru

Справка: «Демченко Александр Степанович (1925−1992) родился на Кубани. Окончил танковое училище и в 19 лет пошел на фронт, дошел до Берлина. После войны служил в Выборге под Ленинградом (1946−1975). В 1975 г. был уволен в запас и переехал в подмосковный Калининград. Демченко сыграл большую роль в развитии армейского альпинизма, подготовил много сильнейших альпинистов СССР. Традиции армейского альпинизма, заложенные им, о том, что „армейцы ходят в любую погоду“ и что „страху нет“ его ученики хорошо усвоили». https://www.planeta-sport.ru/lr-9may/

Это было, конечно, чудом — с одной стороны служишь, с другой стороны на все лето уезжаешь на сборы. Нам очень повезло с тренером. Большинство инструкторов осторожничали и боялись выпускать людей, а Демченко — человек военной закалки (он прошел войну) и в любую непогоду отправлял нас на маршрут: «Ничего-ничего! Страха нет!» Он, конечно, переживал и контролировал, смотрел в подзорную трубу, но очень любил, когда мы повторяли маршруты, которые они проходили когда-то лет 20 назад. В его армейской команде было множество первопроходов: пик Энгельса, Ушба и т. д.

Потом, когда прошло два года, я закончил солдатскую службу, и поступил в МЭИ, но, к сожалению, проучился там не долго. Тогда я опять вернулся к Степанычу (Демченко), а поскольку в армейском альпинизме к тому времени появилось правило, что в команде обязательно должен быть хотя бы один военный, меня взяли на сверхсрочную службу. И тут уж меня совсем понесло!

Я появлялся на службе раз в месяц, а все остальное время только тренировался. Сначала были одни только летние и зимние выезды, а в межсезонье тренировки; потом добавился еще весенний и осенний Крым. Перед сборами я занимался оргвопросами: ездил куда-нибудь на склады в Подмосковье, получал веревки, ботинки, снаряжение, организовывал транспорт для забросок и всю остальную поддержку.

Мы колесили по всему Советскому Союзу. Сейчас проще съездить в Гималаи, чем туда, где мы были. Например, ходили на Пик Ленина с ледника Саук-Дара (Маршрут Хоера), а не с Луковой поляны, где все ходят. Это был практически первопроход. Там были солончаковые болота на подъезде, и если машина останавливалась, ее сразу засасывало в песок.

Очень сильные маршруты были на Юго-Западном Памире: такие, например, как Пик Энгельса или Пик Революции. Впервые я попал туда в 1982 г или 1983 г, когда еще шла Афганская война. Танки и вертолеты шли в одну сторону, а мы загрузили ишаков и пошли в другую под Пик Энгельса.

Пик Энгельса.

Пик Э́нгельса — горная вершина на Шахдаринском хребте, на юго-западе Памира в Таджикистане. Высота вершины достигает 6510 м. Вершина была впервые покорена в 1954 году.

Пройден м-т Чуновкина на пике Энгельса.

В общем, походили мы хорошо.

В 85 или 84-м году к нам пришел Александр Шейнов, и стал этаким заводилой. Мы очень сдружились, и все горы ходили вместе.

Справка: «Шейнов Александр Владимирович (1958г.-1992г.) Москва. Мастер Спорта Международного Класса, Заслуженный Мастер Спорта — 1989 г. (Канченджанга). Прошел более семидесяти маршрутов 5 и 6 к/тр.»

"В 1982 году, из московского Труда, где он начинал свою альпинистскую жизнь и упёрся в потолок спортивного роста, Шурик перешёл в 13 СКА к Демченко, и оказался вне «зоны досягаемости» карающих спортивных номенклатур. В команде МВО он быстро вышел в лидеры. Вместе Виктором Володиным, Александр Шейнов составили, наверное, сильнейшую и результативную связку за всю историю советского альпинизма. Даже легендарные Хергиани — Кахиани в паре прошли меньше маршрутов". «Александр Шейнов. Таким помню». Леонид Мач: https://alpinist.biz/archives/7247

Он постоянно жил на Кавказе, поэтому, чтобы ходить наравне с ним, нужно было все время тренироваться и держать себя в тонусе. Как-то раз мы приехали зимой на Кавказ и на акклиматизационном выходе сразу поднялись на Эльбрус. Степаныч тогда очень переживал за нас, но все обошлось, потому что мы были молодые (нам было по 25−27 лет) и настрой на восхождения у всех был очень сильный — хотелось работать. Если на маршрут шли, то сразу договаривались — пролез веревку, меняемся. Как правило, начало маршрута лезли не в связке, а выходили как можно дальше вверх и связывались уже только на стене.

Множество восхождений было на Кавказе. Кавказ — это домашние горы, он был в то время весь открыт. Как раз там мы и нахаживали все эти 5-ки «Б» и 6-ки. За сезон проходили по 3−4 шестерки, а пятерки никто и не считал.

— Не уставали эмоционально?

 — Наоборот, не хотели отдыхать даже, когда между маршрутами ставили обязательные дни отдыха. Так было, например, когда мы участвовали в соревнованиях на Чемпионате СССР в 1989 году. За 20 дней там нужно было сделать, как можно больше восхождений, и за каждую гору давалось определенное количество баллов. Потом судьи разрешили в день отдыха не стоять, а делать подходы. Мы спускались, подходили под маршрут, еще день отдыхали и шли опять.

Из воспоминаний Валерия Розова: «В 1989 году мы получили право представлять Москву на чемпионате СССР в техническом классе.

Это был первый чемпионат по принципу марафона — максимальное количество восхождений за 20 дней…

…Лазание длинных микстовых маршрутов с минимальной страховкой и в максимально облегчённом варианте, без бивуачного снаряжения, для меня явилось откровением.

Физически я был готов, но к концу гонки я очень уставал от психологической перегрузки.

Все маршруты мы ходили за день, без ночёвок. Только однажды, при восхождении на Южную Ушбу по Мышляеву, заночевали на перемычке.

Апологетами стиля «лайт» в альпинизме для меня стали Шейнов, Володин и чуть позже Клёнов". http://www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=7528

Существуют разные типы маршрутов:

Скальный — до 4200 м; технический — до 5200 м; высотно-технический до 6000 м и высотный. Позже сделали еще снежно-ледовый.

Сборная Москвы делилась на Высотную и Техническую Сборные. Мы были в Технической и, по моим ощущениям, техническая 6-ка проще высотно-технической, где устаешь от снега, холода, льда и долгого пребывания на высоте. Например, наше восхождение на Пик Маркса длилось пять дней, а после восхождения на Пик Энгельса, мы сутки даже из палатки не могли выйти — не хотелось ни спать, ни есть, ничего — только лечь и лежать. На технических же восхождениях, например, в Фанах, во время восхождений на вершины около 5000 м не особенно уставали.

Википедия: Пик Ка́рла Ма́ркса, Пик Ма́ркса (тадж. Қуллаи Карл Маркс) — высшая точка Шахдаринского хребта, расположенного на юго-западе Памира в Таджикистане (6726 м). Первое восхождение на вершину пика было совершено советскими альпинистами в 1946 году (Е.Белецкий, Е. Абалаков, А. Багров, Е. Иванов, П. Семенов, А. Сидоренко и А.Угаров.)

Пик Маркса.

— В своей автобиографии Вы писали, что Пик Энгельса — это классика альпинизма. Почему?

-Не только Энгельса, а весь Юго-Западны Памир. Там горы гранитные. Они не старые, не разваливаются, и все маршруты очень логичные. Взять, например маршрут ТГУ — Таджикского Государственного Университета (по-моему, маршрут Картвелишвили).

Это такой нос корабля. Он выдается вперед и стена там больше километра. Получаешь огромное удовольствие, а спуск идется пешком, и спускаешься прямо в кишлак.

На Энгельса нас было четверо, но пролезли его только мы с Шейновым, и лезли его 5 дней.

Мы любили северные экспозиции — это более серьезные стены, но и солнышко там только с утра. Выйдет, посветит и все, так что все время холодно.

Серьезную закалку тогда давали тренировки, которым уделяли очень много времени — в Москве тренировались 4 раза в неделю и на выходные обязательно куда-нибудь выезжали.

Сейчас я тренируюсь гораздо меньше (только бегаю), но когда выезжаю, пацаны, года по 23, меня догнать не могут. Видно остался еще тот запас.

— А привычка к высоте нарабатывается?

 — Вы знаете, да! Как я заметил, организм уже адаптирован и понимает, что нужно включаться и концентрироваться. Горной болезни у меня обычно не бывает. Если я сразу поднимаюсь на высоту 4800 м, например, на Скалу Пастухова на Эльбрусе, и спускаюсь на 3800 м, затылок начинает побаливать и все, а неподготовленным людям, как я часто вижу, уже на «Бочках» (горный приют на Эльбрусе на высоте 3780 м.) становится плохо.

Правда, и у меня была история…

В экспедиции на Эверест в первый раз я участвовал в 90-м году, и тогда я очень сильно заболел — «горняшка» прихватила где-то на 7100 м.

Эверест.

До этого у нас были жуткие отборки на Канченжангу, и Эверест стал утешительным заездом для тех, кто не прошел туда, но был в первых рядах. По спортивным показателям я входил в 10-ку, но был еще, так называемый, «Гамбургский счет», который и оказался решающим.

Принцип «Гамбургского счета» заключается в том, что каждый составляет список команды, в котором ставит себя на первое место, а потом последовательно тех, с кем бы он хотел пойти. Меня особенно никто не знал, и я там не набрал очков.

— А по какому принципу подбирались люди изначально? По желанию?

 — Нет, заявки принимались только от мастеров спорта, а плюс к этому, в течение последних трех лет должно было быть накоплено определенное количество баллов. Баллы накапливались таким образом: 6-ка давала, например, 4 балла, 5Б — 3 балла. За три года нужно было набрать 40. Тебя брали в сборную, и там начинались отборочные соревнования. Изначально в испытаниях участвовали 40 человек.

— Прямо, какой-то отбор в космонавты.

 — Да, Был очень жесткий отбор. Например, нужно было присесть на одной ноге 70 раз, отжаться 40 раз, подтянуться 20 раз, а потом забег на Эльбрус. И, соответственно, лазание с нижней страховкой в кошках по льду и т. д.

Конечно, надо было вырабатывать тактику. Например, если ты 70 раз присел, получаешь 3 балла, если меньше 70-ти — 2 балла, если меньше всех — 1 балл, если же ты присел всего на один раз больше, чем остальные, то тебе дают еще один балл. Один парень присел на одной ноге 100 раз и тем себя сгубил, потому, что на следующий день нужно было бежать на Эльбрус, а он уже забил ноги.

Потом часть отсеялась, и осталось 20 спортсменов, которые должны были делать забег на Пик Коммунизма.

Поставили палатки на плато (6100 или 6300м) и с плато бежали уже на саму гору до 7500 м. Два раза так бегали. На этом этапе меня, видать, и вычеркнули из списка, а в 1990 году позвали в Советско-Китайско-Американскую экспедицию (экспедицию дружбы) на Эверест.

Вот там «горняшка» меня и прихватила, и я понял, что мне нужно спускаться, а это же Эверест…

 — А Вы сами спускались? Как вообще это можно понять, что уже пора вниз? Там же, наверное, всем плохо.

 — Я уже стал это чувствовать и уже, слава Богу, не в первый раз. Я чувствую, что начинаю заболевать, понимаю, что нужно спускаться и спускаюсь.

— То есть все самостоятельно? Не врач отправляет?

 — Нет! Какой врач?! Просто не должно тупой упертости! У нас был случай на пике Ленина, когда мы спускали парня. Он шел до последнего, не хотел подводить команду, думал пережать это состояние. Шел-шел и все — у него «отключка». Голова еще соображала, а идти уже не мог совсем, и мы его спускали с 6500 до 4200 м. Хорошо, что успели.

— Разве на такой горе, как Эверест можно одному уходить? Как там все устроено, ведь вы идете в команде?

 — Если человек может идти, его никто не сопровождает — мы все высококвалифицированные спортсмены. Там все провешено, все ясно и понятно. Я просто сказал, что ухожу, спустился до ABC (6300м) и дальше в базовый лагерь, а мне все хуже и хуже. Потом мы с Джимом Уиттакером (Jim Whittaker) (начальником и организатором нашей экспедиции, который тоже приболел) спустились в нижнюю деревню на 3000 м. Я сразу как-то отошел, отъелся. Наверху была в основном сублимированная еда, так как американцы взяли своих девчонок поварих, которые не готовили, а только кипятили воду и разводили сублимированную еду. Вкусно, конечно, потому, что в 90-х у нас ничего подобного не было, но за 1.5 месяца очень надоедает.

Основная группа уже спустилась, экспедиция завершалась, но ведь обидно не сходить Эверест. Когда еще попадешь?!

Я тогда очень дружил с Анатолием Ивановичем Мошниковым, и он мне все рассказал: где по маршруту установлены лагеря, есть ли кислород.

В 3 часа ночи я вскочил и «усвистал». Дошел уже до высоты 7100, и по связи мне говорят: «Витя, спускайся, тут переполох». Я говорю: «Нет! Я только вверх!».

Если бы не Мошников, я бы конечно пошел и, возможно, дошел бы, но он меня убедил, что я могу подвести организаторов в последний момент, когда они уже празднуют победу. Я развернулся и пошел вниз.

Спонсорами экспедиции были американцы, и Джим Уиттакер вложил в нее все свои деньги и даже дом. Деньги потом, конечно, отбились, так как это была грандиозная мирная экспедиция — дружеский акт, который совершили три великие державы.

А потом через 10 лет случилась почти такая же история.

Это уже была Московская экспедиция на Эверест 2000-го года, и я тогда сходил вообще один из 10 спортсменов. Мы ходили на акклиматизационные выходы, ставили лагеря и т. д., и уже на 7900 м я почувствовал, что опять заболеваю. Я слинял вниз, в базовый лагерь, а тут как раз испортилась погода. Буквально через 5 дней мы вышли одной двойкой, и мой напарник на 7900 м тоже сказал, что не может и не хочет идти. Я пошел один и сходил.

Эверест 2004 г.

Поднявшись в лагерь на 8300 м (это уже стартовый лагерь, и там установлены палатки), я прямо в кошках залез в спальник, чтобы не разуваться, и в 2 часа ночи вышел, а в 9 у нас была связь. Меня спрашивают: «Ну что, где находишься?»

— «На вершине».

 — «Да, ладно! Не может быть!»

И это несмотря на то, что я еще бродил какое-то время под вершиной!

Чтобы доказать, что я там был, я взял икону, которую там оставили Красноярцы за неделю до этого, сфотографировал флаги, а икону спустил вниз и прикрутил ее на крест (там кресты стоят погибшим). Кроме того я захватил вымпел Бабу (очень знаменитого шерпа), который и стал главным подтверждением моего восхождения на вершину.

— А как идти одному без страховки?

 — Из года в год на маршруте оставляется много веревок. Они за сезон, конечно, сильно изнашиваются (главное, не брать плохую), но я брал в руки прямо пучок веревок и подстраховывался. Самые неприятные моменты там: 2-я ступень (лестница), выход на третью ступень, и выход на вершину, потому что там стланцевые скалы под 45 ^O, а ты в кошках, и можно улететь.

Когда я подошел ко второй ступени, там висела пустая беседка без человека. Видимо, из-за объемной теплой одежды, кто-то плохо затянул беседку, а его перевернуло, и он выскочил.

Еще был случай, когда крайний раз мы спускались уже Северную стену, в 2004 году.

Сидит у тропы человек; мы спускаемся и спрашиваем: «Мы правильно идем?» — а он перчаткой так машет: «Все правильно».

Подходим, а он мертвый, а перчатку ветром болтает.

Это большие горы, и они требуют высокой концентрации.

— Вы рассказывали про свою подготовку. А коммерческие группы также готовятся?

 — Нет. Я тоже вожу коммерческие группы, правда, на Эльбрус, и порой смотришь, это люди практически нулевые. Ну и на Эвересте тоже. Он заработал денег (как правило, все это амбициозные люди) и думает, что сможет, и, в общем, часто получается. Эверест — это не техническая гора. Максимум должно быть здоровье, выносливость, везение, погода, большое упорство, терпение и шерпы, которые меняют баллоны.

В последнее время вершина стала очень популярна, но тропиночка то одна, и упираешься во 2-ю ступень, где: скала, лестница (метров 15) и перила, и там собирается по 50 человек, а то и больше. Стоишь в очереди на высоте 8500 м, кислород кончается, а деньги заплачены…

— Вот, тоже интересный момент. Деньги заплачены, и что? Стоять насмерть? Ведь, наверное, довлеет мысль, что до вершины осталось чуть-чуть, а столько денег ты уже не соберешь никогда.

 — Жизнь сложнее собрать, чем деньги. Вот, если вспомнить американский фильм Эверест. Я считаю, что там глупость на глупости. Во-первых, изначально глупость гидов, что они позволили так себя вести участникам. Сказал: «в 4 часа вниз» — значит все. Все знали, на что шли и что могут потерять свои деньги. Нужно было больше тренироваться и готовиться. А там: «Нет, ну давай сходим, я деньги заплатил…» И что? Все должно быть жестко!

— Я так понимаю, что это были первые коммерческие группы и еще не знали, как это все будет

 — Ну, понятно, все пишется на крови. Даже на Эльбрусе.

 — Но все-таки существует отбор? Несмотря на то, что человек заплатил деньги, все равно физическая подготовка проверяется?

 — Все зависит от руководителя экспедиции. Если он слабохарактерный, то он всем дает возможность попробовать, но я считаю это не правильным.

Высота сама осудит. На Эвересте с Китайской стороны до базового лагеря привозит машина. Приезжаешь на 5200 м, и тут уже все становится понятно. Можно, конечно, пережить и сходить, но все равно, либо гид человека контролирует и знает, что он сходит, либо может случиться, что угодно.

Кроме принятия решения, нужно твердо объявлять свои условия, в частности, время поворота на спуск. Как правило, вся бодяга и начинается на спуске, когда человек дошел до вершины и выдохнул. А еще идти часов 10, и это тяжелая работа. Нужно не терять концентрации, хвататься за веревку, «дюльферять», а тут что-нибудь неправильно завязал, карабин не так вставил и все — улетел.

У опытных альпинистов на вершине организм не расслабляется, а наоборот собирается, чтобы сил для спуска хватило.

 — А в случае, когда собирается сильная группа? Как там с субординацией? Лидер группы говорит одно, а человек, например, считает, что он может идти дальше.

 — Такие случаи обычно не возникают. Все сильные спортсмены, со стороны никто не приходит, и люди сами принимают решения. В нашей команде никто тебе не скажет: «До свидания!».

Сложно бывает, когда что-то происходит внезапно.

Когда мы делали первопрохождение на К2, у одного парня оторвался тромб. Слава Богу, он выжил, но идти не мог. Ночевка была на большой высоте, а там происходит сильное обезвоживание организма — весь день не пьешь, а на стоянке вечером выпил две чашечки воды и все. Там, например, если ты поранил руку кровь не бежит, она сразу сворачивается. Парень был высокий, ночью спали «скукоженные» — места было мало, и, видимо, передавил что-то.

Но мы все быстро среагировали. Группа, с которой он шел, сразу начала его спускать, а основной спас-отряд подошел снизу и спустил его дальше. Повезло, что была хорошая погода и смог прилететь вертолет.

Второй такой же случай был, когда тромб у человека оторвался уже не наверху, а внизу — где-то на 6000 м, на леднике. Но он сам дошел вниз, и потом вертолеты прилетели.

После этого такой психоз у всех начался! Отсидишь руку или ногу и сразу думаешь, что тромб оторвался, начинаешь все разминать быстренько. И так у всех.

К2(Чогори)

— Еще хотела Вас спросить про снаряжение. Вот, например 80-е годы, когда ничего не было, не было ведь дождевой нормальной защиты, веревок, ковриков — как вы ходили?

 — Мы начали шить. Во всех семьях были швейные машинки, и мы шили себе, например, карематы. Разрезали пенопласт, брали ткань и прошивали кармашки с кусочками пенопласта. Получались неплохие коврики.

— Паяльниками ткань не кроили?

 — Это уже позже, когда появился каландр. В начале 80-х этого еще не было.

Когда я был в секции в Таджикистане, у нас было кое-какое снаряжение. Нам давали ВЦСПС-овские ботинки («трикони» назывались), из брезента шили фонарики (гамаши), выдавали брезентовые рюкзаки и штормовки. Был брезентовый штормовой костюм. Потом, когда появился каландр, начали гнать пух пылесосом и шить жилетки и пуховки. Были строительные каски, обычные веревки, которые назывались «морской канат», ледорубы, молотки.

Потом уже где-то в 82−83-м году на Кавказ стали приезжать зарубежные альпинисты — Чехи или Поляки, и мы ходили меняться с ними. Выменивали на ледобуры, молотки, кошки куртки и другие спортивные шмотки. У нас было много титана, который присылали из Свердловска, и на него мы обменивали хорошие веревки. Начался переход от брезента к капронам, а уже в 89 или 87-м у меня даже была гортексовая куртка.

— А менялось что-нибудь в возможностях прохождения с появлением нового снаряжения?

 — Конечно! Во-первых, сильно снизился вес снаряжения. Палатка уже не серебрянка, которая вставала колом; не было всей этой брезентухи, спальники стали гораздо легче. Я помню, в альплагерях инструкторам давали пуховки, так ее не поднимешь.

Пуховые штаны, примус, бензин. Сейчас бензин залил в бутылку из-под Кока-Колы и никуда он не денется, а тогда были фляги, которые протекали, и потом все в рюкзаке воняло бензином. С едой тоже — тушенка, рис и все.

Я считаю, что с 80 года альпинизм очень сильно шагнул вперед. Кошки, ледорубы, инструменты, веревки, закладки — есть все что угодно. Ходи не хочу. Но сейчас, к сожалению, за сезон, как я вижу по клубу, не проходят столько, сколько мы успевали.

 — А альплагеря снова есть?

 — Альплагеря есть. Один из основных — Безенги. Он хорошо функционирует, туда приезжают инструктора, участники, но кроме этого, есть еще множество секций и сборов. Вот мы, например, выезжаем со своим клубом — в конце апреля поедем в Крым, а летом в Фаны.

Мы считаем, что раз мы играем в эти игры, то нужно играть по правилам

Если правильно оформлять сборы, нужно, чтобы был старший тренер, ответственный за безопасность, врач, и выполнялись разрядные требования. Кто этого не хочет, пусть идет стороной и там делает все что угодно, а мы считаем, что раз мы играем в эти игры, то нужно играть по правилам. Мы не выпускаем народ без каски, без веревки, не допускаем соло восхождения, у нас формируется спортивное отделение по разрядам. Инструктор берет группу, и ведет от единички дальше, выполняя разряды.

 — То есть все, как и было раньше?

 — Только теперь, к сожалению, это не в системе альплагерей, которую заложили при Советском Союзе. Ну и потом мы были романтиками, мечтали, пели песни у костра. Все слегка изменилось. Молодежь то другая.

— Ну, молодежь есть разная…

 — Ну, конечно, как правило, к нам попадают хорошие люди. В альпинизме плохие люди не задерживаются. Но кто-то приходит ненадолго, а кто-то втягивается и ходит. Нашему клубу уже практически 20 лет.

— Расскажите немного про ваш клуб, пожалуйста.

 — Клуб ЦСКА — Центральный Спортивный Клуб Альпинистов им. Демченко. А сайт у нас: «Страху нет». Уже появился плагиат. Есть контора, которая водит на Эльбрус, «Страху нет».

Мы с приятелем организовывали этот клуб в 2000 году, и у нас было колоссальное количество народу — под 200 чел. И результаты были хорошие, то есть были Чемпионы России и Москвы.

У нас было свое помещение в Сокольниках. Потом нас оттуда попросили, на какое-то время мы оставались без собственного места, и стало сложно. Сейчас все нормализовалось опять, нам предоставили помещение в Музее Альпинизма на Бауманской, и ком опять начал разрастаться.

— Клуб предполагает круглогодичные тренировки?

 — Да, как правило, и беговые тренировки и скальные, плюс выезды. Одно время все начало слегка затухать, и я как-то отошел, а сейчас выросла активная молодежь, которая после 2000 года к нам пришла. Они все уже стали мастерами спорта, подхватили знамя и меня больше не теребят. Ну, советуются, конечно.

 — В последнее время многие мои друзья, которые в юности ходили на воду или занимались другими видами туризма, вдруг, потянулись в альпинизм, несмотря на то, что это физически очень затратный вид спорта.

 — Ну, горы — это же всегда прекрасно! Ты живешь в этом каменном мешке — машины, нервы. Мне не понятно, как можно тут жить целый год с короткими выездами в Турцию. Горы — это свобода, чистота, полная благодать, я бы не вылезал оттуда. Я и выезжаю в горы постоянно и тренером, и инструктором, и гидом работаю.

Я могу позволить себе такую жизнь еще и благодаря семье, которая все понимает

Конечно, я могу позволить себе такую жизнь еще и благодаря семье, которая все понимает. Моя жена тоже в свое время занималась альпинизмом (мы познакомились в МЭИ), детей тоже все время с собой таскали: то на горных лыжах, то в горы. Благодаря этому взаимопониманию в семье, мы не надоедаем друг другу, да и не запрещаем ничего.

— Вы в горах весь летний сезон?

 — Да, а так в межсезонье мы собираемся большой МЭИ-шной компанией. То велосипеды крутим, куда-нибудь на неделю — две: то в Турцию, то по Европе, то по Подмосковью; по Крыму много ездили, иногда на байдарках или еще что-нибудь придумываем. То есть отдых у нас всегда активный, и мне это очень нравится. Активный образ жизни и дает желание жить!

— Через несколько дней Вы уезжаете на Мак-Кинли. Что это за экспедиция?

 — Мак-Кинли — это коммерческая экспедиция. Яндекс-заказчик хочет отснять гору в 3D. Будут запускать дроны. Я там не был и мне самому очень интересно посмотреть, сходить на высоту.

—  Там же очень холодно?

 — У меня достаточно много высотных восхождений. На Кавказе мы ходили и еще на Тянь-Шане «Свободную Корею». Мы стали последними чемпионами СССР. Так что да, было холодно. Очень причем! И я помню, как я лез, и у меня руки к скале примерзали, ну и парни у нас поморозились, даже некоторым пальцы поотрезали. Но я думаю, что это еще и внутреннее состояние. Мерзнешь — надо двигаться, хоть какие-то телодвижения делать, даже если висишь на самостраховке.

— А если ночевки на скалах?

 — Ночевки тоже. У нас было множество сидячих ночевок. Сидишь, на маленькой площадке, притулился, висишь на самостраховке, либо в рюкзак залез, пуховка, ноги в спальник и сидишь там как-то. У нас был какой-то Альпийский стиль, то есть мы не планировали где-то поставить палатку, а работали, как правило, до упора и в некоторых местах не успевали, темнело. Приходилось развешиваться, как птичкам на веточках. Держишь примус, скашеварил, одному передал, другому — поели; потом чайку также и все, спим. Бывали случаи (и много), когда палатку просто негде было ставить.

В любой ситуации нужно шевелиться, двигаться, и пока ты дышишь, надо все-таки делать движения какие-то, потому что самое простое это сесть, уснуть и умереть

В общем, в любой ситуации нужно шевелиться, двигаться, и пока ты дышишь, надо все-таки делать движения какие-то, потому что самое простое это сесть, уснуть и умереть. Бороться, бороться и бороться! Есть возможность ползти — ползи!

Я все делаю просто. Надо спускаться, я спускаюсь и все. Я не смотрю на пульс и здоровье. Я вижу цель и иду к ней, и всем говорю: «Нужно шевелиться!»

Это относится не только к горам. Везде нужно работать, чтобы существовать!

Фото: В.Володин.

Беседовала: Ю. Пушкова.